Рождественские рассказы. Ограбление

Накануне Рождества 1906 года харьковская публика обсуждала две новости – Лондонские соглашения Англии, Франции и Италии о разделении сфер влияния в Абиссинии и ограбление ювелира Вензелеева. Несмотря на нестабильность международной обстановки, вторая новость вызвала гораздо больший ажиотаж.

Преступник схвачен за руку

Злоумышленники под покровом ночи пробрались в мастерскую Вензелеева, разворотив там двери, и вынесли все драгоценности.

- Какой ужас! – плескали руками дамы. - Такой уважаемый человек, дочка на выданье… Такой удар! Такой удар!

- Куда катимся? – ворчали почтенные члены купеческих собраний. – Для самых уважаемых людей нет защиты у закона. Скоро на улицу нельзя будет выйти.

Одни утверждали, что во всем виноват суфражизм, вторые – революция, третьи - что сам Вензелеев приличный только на вид, а копни его поглубже, обязательно отыщется плут, мошенник и картежник, каких вы еще не видывали, да и не прогадает он ничего вовсе, вывернет со страховой компании все до копейки. Последние суждения исходили от рядившихся в маски хладного цинизма, который в пору разразившейся в империи революции быстро входил в моду.

Само же дело оказалось не столь уж и запутанным. Наутро после ограбления был задержан супостат – ученик в мастерской Вензелеева Афанасий Штокман. Этот профан додумался прийти в гости к Вензелееву и подарить его дочери шикарное бриллиантовое колье. Ограбленный ювелир самолично схватил юнца за шиворот и отволок в полицейский околоток. Штокман, обливаясь слезами, во всем покаялся, сказал, что жизнь его - все одно кончена, и просил поскорее отправить его на каторгу.

Несостоявшийся рождественский ужин

Полицейский пристав Виталий Владимирович Ланге планировал отметить Рождество с шиком, приличествующим его положению, для чего в ресторане «Грандотель» был заказан стол на 5 рублей с гусем а-ля шукрут и бутылочкой «Цимлянского».

Однако стол так и остался нетронутым, что вызвало некоторую озабоченность управляющего по поводу того, посылать ли полицейскому чину извещение с просьбой внести «синенькую» или, может, как-нибудь половчее списать убытки.

Утром фон Ланге явился в тюремный замок с предписанием обер-полицмейстера передать ему задержанного Штокмана.

По предложению Ланге «ванька» брать не стали: отправились с арестантом от железнодорожного вокзала в центр города на электрическом трамвае – для Харькова новом виде транспорта, который появился только в июле того же года.

- Вы уже оседлали это чудо прогресса? – спросил Ланге попутчика, располагаясь на деревянной лавке в трамвайном вагоне.

- Не доводилось, - мрачно пробурчал Штокман, которого неизвестность настораживала больше, чем вполне понятное пребывание в тюремной камере.

- Ну что же вы? С прогрессом надо шагать в ногу. Что здесь будет лет через сто? Небоскребы начнут подпирать облака, горожане будут перемещаться на аэропланах, а телеграф станет карманным устройством. Я вам так скажу, разлюбезный Афанасий Иванович: никакая политика, никакие движения, толстовцы и нетолстовцы ничего не сделают, чтобы изменить породу человеческую. Только технический прогресс. Вот представьте, что было бы, если бы вам на голову можно было надеть устройство, позволяющее читать мысли?

- Что? – настороженно спросил Штокман. Он решительно не понимал, к чему клонит Ланге.

- Я бы вчера вечером вкушал бесподобный ужин в «Грандотеле», а не путешествовал по местам, именуемым в определенной среде не иначе как злачными, и не встречался бы с людьми, общение с которыми, поверьте, нельзя отнести к приятному.

- Решительно не понимаю, к чему вы клоните, - проворчал Штокман. - Куда вы меня везете?

- Домой к Вензелееву. Он любезно согласился предоставить мне аудиенцию, - ответил Ланге.

- Он меня убьет.

- Не думаю, - весело ответил Ланге.

Штокман не виноват

Увидев Штокмана, Вензелеев попытался изобразить на лице все величие гнева и с пафосом воскликнул:

- Как смел ты переступить порог этого дома?

- Ипатий Варфоломеевич, был бы я директором театра, гнал бы таких актеров из труппы за бездарность, - тут же осадил хозяина дома Ланге. – Вы мне лучше скажите: неужели вы, ювелир с таким именем, не заметили, что бриллианты на колье, которое Штокман подарил вашей дочери, - фальшивые? Штокман вашего магазина не грабил, а колье сделал сам. А так как человек он небогатый, то на настоящие камни у него денег не было-с…

- Стану я еще к поделкам каких-то бездарей присматриваться, - проворчал Вензелеев.

- Э-э-э, не скажите. А вот господа Берман и Ковальский, которые проводили экспертизу изделия, в один голос утверждали, что работа очень тонкая, выполнена изрядным мастером. А вы, юноша, что ж молчали? – Ланге обратился к Штокману. – На каторгу торопитесь?

- Да мне лучше на каторгу, чем признаться Глафире Ипатьевне, что камни ненастоящие, - промямлил, всхлипывая, Штокман. Глаза его сверкали влагой.

- Напрасно вы о современных барышнях такого невысокого мнения. Барышни сейчас очень самоотверженные. Глафира Ипатьевна в тюремный замок приходила, требовала свидания, уверяла надзирателей, что за вами в любую Сибирь готова…

Штокман уронил лицо в ладони и окончательно разрыдался. Ланге кивнул головой в сторону кабинета Вензелеева, приглашая на тет-а-тет.

Счастливый финал

- Ипатий Варфоломеевич, обойдемся без увертюр. В заведении мадам Грицаценко вас обобрал в карты князь Пожарский. Конечно, он никакой не князь, но вы же, как приличный человек, документ у него не спрашивали. 50 тысяч проигрыша для вашего миллионного состояния не критичны. Но сердце кровоточило утратой, поэтому в добавок к первому необдуманному поступку вы совершили второй: решили свои проблемы переложить на страховую компанию, организовав ложное похищение. А здесь еще подвернулся такой прекрасный подлый случай – обвинить в воровстве своего подмастерье Штокмана. И не жалко вам было молодого человека? Каторга, знаете ли, не фунт изюма…

- Виталий Владимирович, спасите меня, - даже не проговорил, а простонал Вензелеев. – Не губите… Христом Богом… Любые деньги…

- Да что ж вы, Ипатий Варфоломеевич, все на деньги меряете? Давайте мы с вами так договоримся. Претензии к страховой, естественно, отпадают. Как вы будете объяснять публике, что ограбление оказалось несостоявшимся, – ваше дело: человек вы, насколько можно судить, с фантазией, придумаете что-нибудь. Ну а Глафиру Ипатьевну придется выдать замуж за Штокмана.

- Не слишком ли? – возмутился Вензелеев. – Все-таки кто я, а кто этот Штокман? Да у него в кармане мышь на аркане…

- Да-а-а? А господа Берман и Ковальский уверяли меня, что такие руки, как у господина Штокмана, миллиона стоят. Да и насчет собственной персоны не имейте иллюзий. Вы у нас на данный момент кто? Обыкновенный жулик. И суд присяжных придет именно к такому мнению, если что.

Вензелеев нервно забарабанил пальцами по столу.

- Ипатий Варфоломеевич, - сказал Ланге. – А представьте, что вы не обычный жулик, а сказочный волшебник. Творите волшебство. А? Как? Рождество хоть и закончилось, но жизнь-то продолжается. К тому же речь идет о счастье вашей дочери.

- Да-а-а-с… - прокряхтел Вензелеев. - Это не я волшебник, это вы, Виталий Владимирович, колдун…

Ланге вышел на улицу, выпустил изо рта густой клуб пара и подумал: «Хорошо бы рюмку водки с морозца. А не пойти ли в «Грандотель» за гусем а-ля шукрут? Бывает рождественский ужин, а у нас завтрак будет...»